Дмитрий довгий биография. Биография

Дмитрий Довгий долго молчал; за все два месяца громкого скандала в Следственном комитете он упорно отказывался от любых интервью, ограничиваясь лишь короткими, сухими комментариями.

Обет молчания Довгий решил нарушить лишь теперь, когда окончательно стало ясно, что бывшие коллеги не оставят его в покое и любыми путями попытаются заткнуть рот опальному генералу.

Возбужденное неделю назад уголовное дело о попытке дачи взятки, главным фигурантом которого является Довгий, стало последней каплей. (Об этом деле “МК” подробно рассказывал 17 и 19 мая.)

Конечно, говорит он далеко не обо всем, многие моменты - в том числе и явно для него невыгодные - старательно обходит. Впрочем, даже малой толики сказанного им вполне достаточно, чтобы убедиться: созданный 9 месяцев назад Следственный комитет при прокуратуре превращается в настоящего монстра в лучших традициях НКВД…

СПРАВКА "МК"

Довгий Дмитрий Павлович. Родился в 1966 г. в Ленинграде. Окончил юридический факультет ЛГУ. В 1988-1990 гг. проходил срочную службу следователем военной прокуратуры. В 1991-1997 гг. - судья в районных судах Санкт-Петербурга. В 1997-2000 гг. - заместитель начальника управления юстиции Ленинградской области. В 2001-2006 гг. - начальник отдела Управления Минюста России по СЗФО. В 2006 г. - начальник отдела ГУ МВД России по ЦФО, затем - помощник по особым поручениям заместителя Генерального прокурора А.И.Бастрыкина. В сентябре 2007 г. назначен начальником Главного следственного управления Следственного комитета при прокуратуре. 20 марта 2008 г. был отстранен от занимаемой должности в связи с обвинениями в коррупции, а 21 апреля уволен из СКП. Государственный советник юстиции 3-го класса.

- Дмитрий Павлович, главный вопрос, на который до сих пор нет ответа: за что вас все-таки уволили?

Ответа у меня тоже нет. Есть только разные версии.

- Ну, например?

Для этого надо понять историю моих отношений с Александром Ивановичем (Бастрыкиным, председателем СКП. - А.Х. ). Я работал под его началом с 2001 года; сначала в юстиции, потом в МВД, затем в Генпрокуратуре. Когда Бастрыкин возглавил Следственный комитет, именно он пробил мое назначение на ГСУ: это ключевое подразделение ведомства. То есть отношения были самыми доверительными, я искренне считал себя человеком Александра Ивановича и членом команды. В январе, ко Дню прокуратуры, мне дали генерала; это что-то да значит.

Понятно, что не всем это нравилось; близость к телу всегда служит поводом для аппаратных интриг. В частности, я знаю, что крайне настороженно ко мне относился Владимир Максименко (начальник Управления собственной безопасности СКП. - А.Х. ), играющий сегодня определяющую роль в системе. Была ревность и со стороны других коллег. Я ведь не вступал ни в какие альянсы, союзы, ориентировался исключительно на председателя. Не исключаю, что поэтому меня решили отодвинуть. Но просто так сделать это было невозможно; Бастрыкин мне доверял. Выход оставался один: скомпрометировать.

- Когда вы почувствовали изменение отношения к себе?

Какого-то похолодания я не ощущал до последнего дня, хотя определенные рабочие конфликты у нас с Бастрыкиным периодически и возникали. Когда он меня назначал, то считал, вероятно, что я буду выполнять любые его команды.

- А разве не так? Как же дела Бульбова, Сторчака?

Отчасти вы правы; поначалу все так и было. Он приказывал, мы возбуждали дела или прекращали, не задавая лишних вопросов. Но через пару месяцев я начал понимать, что движемся мы куда-то не туда. Все разговоры о независимости следствия по сути остались пустой декларацией. Всю политику СКП начали определять спецслужбы, поступавшие от них оперативные материалы воспринимались Бастрыкиным как истина в последней инстанции. Кстати, многие из них передавались за стенами комитета; Бастрыкин был уверен, что все помещения на Техническом (штаб-квартира СКП. - А.Х. ) прослушиваются прокуратурой…

- Итак, поначалу вы слепо выполняли команды Бастрыкина. А что потом?

Потом я стал осознавать, что становлюсь заложником чужих игр. Большинство процессуальных решений принимались мной; подписи же Александра Ивановича почти нигде не стояло. Кто будет завтра за все отвечать? Я?
Первый звонок прозвучал как раз из-за Сторчака. Бастрыкин вызвал меня, приказал возбудить дело по хищению кувейтского долга. Я изучил материалы, доложил: состава нет. “Посмотрите снова!” Несколько раз следователи выносили постановление об отказе, но Бастрыкин требовал “возбудиться” любой ценой. В конечном счете я выполнил его указание, но Генпрокуратура постановление о возбуждении тут же отменила. Совершенно, замечу, законно.
Потом трения возникли по делу о покушении на генерала МВД Аулова (ныне - начальник Главка МВД по ЦФО. - А.Х. ); у нас возникли серьезные сомнения в обоснованности самого покушения. Все было очень похоже на инсценировку. К тому же в материалах имелись нелицеприятные для Аулова данные о его связях с криминальными группировками Питера. Но поскольку Аулов - близкий друг Бастрыкина, мне было приказано отправить дело для дальнейшего расследования в Санкт-Петербург, где его благополучно надлежало похоронить. Я попытался возразить…

Не могу не спросить вас и о подоплеке другого громкого дела: сотрудников наркоконтроля во главе с генералом Бульбовым?

Сразу после создания СКП, в сентябре, Бастрыкин передал мне оперативные материалы в отношении Бульбова и его коллег и приказал возбудить дело. Никакой конкретики в этих материалах не было, но отказаться я по понятным причинам не мог. Начали думать, как быть. Возбудить сразу? Было очевидно, что Генпрокуратура такое постановление тут же отменит. Нужно было как-то обойти “прокурорское око”.

Один из руководителей ГСУ предложил хитрый ход: взять любое другое дело и пристегнуть наркополицейских к нему. Бастрыкину идея понравилась. После долгих обсуждений выбор пал на расследуемое в Москве дело в отношении сотрудников ГУВД; они за взятки ставили коммерсантов на прослушку. Ни Бульбов, ни его подчиненные там, правда, не фигурировали, тем не менее дело было изъято к нам, в ГСУ. Один из фигурантов тут же дал показания, что был посредником при передаче взяток от Бульбова к милиционерам; якобы Бульбов тоже размещал в ГУВД “заказы”. Этого оказалось достаточно, чтобы задержать его и трех других сотрудников ФСКН, провести обыски, а впоследствии арестовать. Генпрокуратура помешать нам была уже бессильна. Более того, Александр Иванович строго-настрого приказал по запросам прокуратуры материалы ей не давать.

- С чем была связана такая рьяность?

Этого мне никто не объяснял; теперь, проанализировав всю ситуацию, могу только предположить. Бульбов ведь вел оперативное сопровождение дел “Трех китов” и китайской контрабанды и в своей работе зашел слишком далеко. Не случайно сразу после создания СКП от оперативного сопровождения этих дел ФСКН отстранили. Следователя Наседкина, который расследовал контрабандное дело, в СКП не взяли. Хотели отстранить и следователя Лоскутова, в производстве у которого находились “Три кита”, но в последний момент не решились, Лоскутов ведь был поставлен лично Путиным.

- Тем не менее в итоге Лоскутова от дела тоже отвели?

Да, но уже в марте. Сделано это было по личному указанию Бастрыкина. На мои вопросы, а как посмотрит на это президент, Александр Иванович очень жестко сказал, что Лоскутов вообще спивается, толку от него нет, а с президентом он все уже решил. На самом деле подоплека, конечно, заключалась в другом: Лоскутов действовал слишком независимо и потому был опасен.

- Бастрыкину?

Его, скажем так, друзьям и соратникам. И не один только Лоскутов. Когда Следственный комитет создавался, примерно 1/5 всех прежних “важняков” не были взяты на работу. Отсевом занималось наше УСБ. Я пытался добиться от начальника УСБ Максименко внятных объяснений; смена следователей, особенно по делам, почти доведенным до конца, чревата потерей качества и темпов, но он всякий раз отговаривался наличием неких “оперативных материалов”. Сами материалы мне, естественно, показаны не были…

Кстати говоря, я не исключаю, что отстранение Лоскутова и моя отставка - это звенья единой цепи. Насколько мне известно, Путин об этом ничего не знал, значит, кого-то нужно было сделать крайним. Все совпало.

- Как вы узнали о собственном отстранении?

20 марта Бастрыкин вызвал меня и объявил, что отстраняет от работы. Никаких аргументов он не приводил, сказал лишь, что поступили рапорты следователей, в которых меня обвиняют в коррупции. На все мои возражения заявил: пусть разбирается проверка.

- Какие претензии предъявлялись к вам в этих рапортах?

Они достаточно уже известны, поскольку не раз фигурировали в прессе. Якобы я получил взятки за развал двух уголовных дел: в первом случае - полтора миллиона долларов, во втором - два миллиона евро. Бред полный!

- Что с этими делами сейчас?

Расследуются, как и прежде… Месяц велась проверка. Никто особо и не скрывал, что главная ее цель - подвести меня под увольнение. Проверяющие так прямо и говорили: есть приказ. И хотя ни одного факта не подтвердилось, меня все равно уволили. Демонстративно: в день моего рождения.

- Вы пробовали объясниться с Бастрыкиным?

Неоднократно. Звонил ему, пытался встретиться. Тщетно. Мне кажется, Александр Иванович просто боится посмотреть мне в глаза.

Извините, но я все-таки никак не возьму в толк. Вы были его доверенным лицом. Какие же аргументы должны были быть приведены Бастрыкину, чтобы он вот так безропотно вышвырнул своего верного помощника взашей?

Я бы тоже очень хотел это узнать. Думаю, была сработана какая-то профессиональная провокация. А учитывая появившееся уже у Бастрыкина раздражение на меня, зерна легли на благодатную почву…
Сильно сомневаюсь, чтобы кадровые прокурорские следователи могли выступить с подобными обвинениями в адрес своего начальника по собственной инициативе. Скорее всего, им настоятельно это “порекомендовали” сделать. Поскольку мое место занял сейчас первый зам. начальника УСБ Сергей Маркелов, выводы напрашиваются сами собой.

От многих сотрудников СКП я слышал, что УСБ набрало сегодня огромную силу; здесь определяют все кадровые решения, чуть ли не прослушивают даже кабинеты?

Так и есть. Регулярно досматриваются сейфы, служебные кабинеты следователей. Люди боятся говорить друг с другом в кабинетах; скажешь что-то лишнее, а завтра тебя уже вызывают на ковер. Знаю доподлинно, что все мои телефонные разговоры тоже прослушиваются. УСБ профилактирует сотрудников, с которыми я продолжаю поддерживать отношения. Короче, 1937 год - в натуральную величину.

- Не обижайтесь, но ведь и вы приложили к этому свою руку?

Все мы крепки задним умом. Сейчас-то, уже на собственном горьком опыте, я понимаю, какая мина была заложена при проведении прокурорской реформы. Да, разделение следствия и надзора за ним - необходимо. Однако под этим благим лозунгом прокуратуру лишили практически всех реальных полномочий. Прокурор сегодня не может ни возбудить уголовное дело, ни отменить процессуальное решение следователя, даже если оно откровенно незаконно.

Дело не в том, хороший Бастрыкин или плохой. Дело в системе, которая не должна зависеть от личных особенностей человека. Разрушив баланс сил, систему сдержек и противовесов, мы превратили прокурорское следствие в настоящего монстра, не подотчетного никому, кроме себя самого.

Мое глубокое убеждение: рано или поздно Следственный комитет все равно придется трансформировать во что-то иное, например в единую следственную службу. Лет мне немного, так что надеюсь еще дожить до этого дня, хотя от моих бывших коллег ждать можно чего угодно.

Дмитрий Довгий умудрился прошагать правоохранительную лестницу вверх и вниз. Был следователем, судьей, занимал высокий пост в Министерстве юстиции, был помощником по особым поручениям заместителя генерального прокурора, одним из создателей закона о Следственном комитете, начальником Главного следственного управления СК. В январе 2008-го стал генералом, а спустя полгода – арестантом. Был осужден на девять лет за взятку, но вины своей не признал. Спустя шесть с половиной лет был освобожден по УДО.

Сегодня Довгий тихо занимается юридической практикой в Петербурге и со стороны наблюдает за арестами силовиков, губернаторов, мэров и министров. Побывав на самом верху, а потом на самом дне, он в отличие от рядового обывателя не видит в этой лихорадке ничего захватывающего.

В 2008 году вы были самым высокопоставленным из задержанных силовиков. И хотя тучи над вами сгущались несколько месяцев, вы сами говорили, что арест стал для вас неожиданностью. Судя по всему, для нынешних арестантов - в том числе и ваших бывших коллег - это тоже трагические сюрпризы. Випов такого уровня как-то по-особенному задерживают, с б ó льшим уважением, чем рядовых преступников? Или тоже могут стукнуть мордой об стол?

Главное - по какой статье человек идет и может ли он оказать сопротивление. Одно дело, когда задерживают за терроризм или убийство, здесь важно чтобы никто не пострадал, другое - за взятку, например. Тут должно быть правильно выбрано помещениес учетомвозможности скрыться или сбросить улики.

Конечно, о чиновниках, назначенных указом президента, докладывают Путину. Чтобы избежать имиджевых последствий, борьба с коррупцией должна вестись взвешенно. Иногда лучше сказать - увольняйся, потому что у нас на тебя есть материалы, - чем заводить дело. Потому что иначе лавина может снести все. Иногда желание показать гражданам, что закон одинаков для всех, не столь целесообразно, как показать, что есть незыблемость и ниша, свободная от коррупции. Да, у нас коррупция все пронзила, как ржавчина, но у нас же нет цели всех отправить в тюрьму. Тут не надо бояться компромиссов и мучиться дилеммой, почему тетю Машу посадили в СИЗО, а министра отправили под домашний арест. Кому-то может не нравиться. Но не должно быть уравниловки.

- Но почему тетя Маша, которая без связей, должна страдать больше?

Они не должна страдать больше или меньше. Каждый страдает за свое. Правосудие не должно идти на поводу у толпы, тем более у толпы, которая жаждет хлеба и зрелищ.Или вы хотите всю Москву по периметру колючей проволокой обмотать? Думаете, тогда люди скажут - да, вы нас убедили, идет борьба с коррупцией? Или действовать как Ли Куан Ю в Сингапуре, который ближайших друзей вывел на лобное место и принародно расстрелял?

Положим, с Улюкаевым вашу логику еще можно понять, но вспомните домашний арест Евгении Васильевой. Он что, улучшил имидж страны?

Я считаю, учитывая состояние наших СИЗО, что за экономические преступления лучше отправлять под домашний арест. А что вы хотите от Васильевой, ей же был вынесен приговор.

- Вы меня смеш ите.

Вовсе нет. У нас не прецедентное право, поэтому судья волен выбирать меру, которую он считает необходимой и достаточной.

Возможно, кого-то Васильева и раздражала, пела, там, стихи писала, но на меня она производила впечатление дамы позитивной, и я бы не хотел, чтобы ее мордой окунули в парашу.

Не знаю, доводилось ли вам бывать в женских колониях, но там жестче, чем у мужиков. Бедные женщины в этих страшных платочках и ватниках там страшно унижены и смотрятся жутко.

- Понятно, раз красивая - не надо ее трогать.

Она же никого не убила, и социальная справедливость была восстановлена…

Ее папаша, крупный бизнесмен, возместил ущерб, миллионы или миллиарды, уже не помню. И зачем ее держать в тюряге после этого?

Фото: Вера Челищева / «Новая газета»

- Ладно, оставим Васильеву. Вы тоже были випом. Свое задержание, наверное, помните по минутам.

18 августа провокатор (это я понял после) пригласил меня в ресторан. Я думал, что речь пойдет о моем восстановлении на работе (Александр Бастрыкин, глава СК, подписал приказ об освобождении Довгия от должности по результатам служебной проверки 21 апреля 2008 г. - Р ед. ) Но тут явился человек, представившийся, что он от Бортникова (директор ФСБ. - Ред. ) , и сказал, что мы должны куда-то поехать. Мы вышли на улицу, там он мне сказал, что является сотрудником полиции и должен отправить меня в СК для проведения следственных действий. «Давайте проедем, и, пожалуйста, без неожиданностей!» - предупредил он. Вокруг стояло еще человека четыре. Мы доехали до СК, поднялись на 4-й этаж, где мне сказали, что я задержан. Дескать, подозреваюсь в получении взятки. Никакого задержания с поличным не было да и быть не могло.

- У вас, наверное, были другие планы на вечер.

Был прекрасный вечер. Москва, Солянка, я был в рубашке с короткими рукавами, в каких-то светлых брюках. Я полагал, что разговор в ресторане будет долгим, а потом собирался готовиться к заседанию в суде о своемвосстановлении на работе. Меня арестовали в тот день специально, чтобы я не смог прийти в суд. Когда на следующий день судье сообщили, что я арестован по подозрению в получении взятки, мне моментально было отказано в восстановлении на работе.

Адвокат Улюкаева заявил, что это была провокация. Реально ли устроить такую провокацию? Это к вам не как к сидельцу вопрос, а как к экс-начальнику следственного управления.

По закону провокация - это когда человек не хочет совершать преступление, но сотрудники правоохранительных органов его к этому подталкивают: долго уговаривают получить взятку или угрожают, что если он не совершит действий, за которые его хотят «отблагодарить», у него будут крупные неприятности. Мы не знаем, зачем министр поехал в Роснефть, как ему всучили чемодан, может, в руки насильно бросили. Но он министр и не обязан бегать по звонку в госкорпорацию, а он все бросил и поехал туда, и носил там чемодан. Это очень странно. Суд обязан исследовать, имели ли место действия правоохранительных органов, при которых человек не мог поступить иначе. Угрожали ли ему. Могли ли его ввести в заблуждение. Теоретически это возможно, а практически маловероятно.

- Вот все мучаются вопросом, как умный человек мог поехать за взяткой к другу Путина?

Значит, у него были основания предполагать, что он неприкасаемый и ему все сойдет с рук.

- Часто при задержании люди впадают в истерику?

Когда я был судьей и арестовывал в зале суда, то это очень большой стресс. И не только для приговоренного, но и для судьи. Для нормального человека бросать другого в тюрьму - это неприятно. Когда меня задержали, все очень удивились, что я даже шутил. А мне казалось смешным, что я все ступеньки карьеры прошел, а теперь сяду. Я и на суде вел себя весело, и в тюряжке старался не унывать. Для меняэто была школа - я набрался опыта, которого бы на воле никогда не получил. Хотя многих тюрьма ломает страшно. Сейчас там появляются штатные психологи, но на них наваливают столько другой работы, что им не до зэков, не до того, что у человека проблемы в семье, ждет ли его кто-то или он выйдет в белый свет как в копейку.

- Вы поддерживаете отношения с теми, с кем сидели вместе?

Да, конечно. Вот недавно сокамернику перевод отправил на день рождения.

- Он уже на воле?

Он будет всегда сидеть, потому что на его банде 29 трупов. Я с ним сидел год. Меня с ним посадили, хотя не имели права сажать меня с главарем банды. У него было три пожизненных, но мне было комфортнее всего с ним сидеть, потому что он мне оказался психологически близок. Мы до сих пор переписываемся.

Я понимаю, что для кого-то это звучит дико, что бывший начальник Главного следственного управления посылает подарки такому человеку, особенно для родственников тех, кого он убил.

- Вы так говорите, будто зона пошла вам на пользу.

Я благодарен судьбе, что так получилось. Может быть, я там, в СК, уже бы давно спился, там очень большой стресс, который надо как-то снимать. Мне приходилось много встречаться с людьми, где морковный сок не принято пить. Никто не знает, что бы со мной было.

Вы считаете, что Бастрыкин вас предал? Вы же на момент ареста работали с ним вместе более десяти лет и были фактически его доверенным лицом.

Я думаю, что Бастрыкин думает ровно наоборот. Он был уверен, что я хочу занять его место, я сливаю прессе на него компромат, будто это я рассказал в интервью Хинштейну («МК» 29.05.2008. - Ред. ) про его недвижимость в Чехии. Я про его недвижимость ничего не знал, а если бы и знал, не стал бы рассказывать. Ведь это личное, к службе отношения не имеет. Еще он подозревал, что я хотел устроить побег Кумарину-Барсукову во время этапирования, что было и практически невозможно, и абсолютно бессмысленно.

Разговоры об отставках вашего бывшего шефа бродят постоянно. Когда вы это слышите, какие чувства вас обуревают?

Слухи о его отставке начались через полгода после создания СК - десять лет как.Но мне кажется, что этот человек достаточно пробыл на одном месте, что уже пора ему самому уходить в отставку. В связи с постоянной кадровой чехардой, скандалами, увольнениями, не говоря уже об уголовных делах. (Денис Никандров, первый замглавы ГСУ СК РФ по Москве, и Михаил Максименко , начальник Управления собственной безопасности Следственного комитета, в июле 2016 г. задержаны по коррупционному делу Захария Калашова , находятся в Лефортово . В 2008 году Никандров вел дело Довгия. - Ред.). Когда Бастрыкин был назначен, он привел с собой в центральный аппарат СК всего 4-5человек. Больше своих кадров у него не было и положиться он мало на кого мог.Люди набирались по странным критериям, а через полгода их увольняли, хотя для того, чтобы на таком месте проявиться, нужно как минимум года три.

Послушать вас, так в одном из самых могущественных ведомств в стране царил (или царит?) сплошной раскардаш и неразбериха, верхушка СК занимается самоедством и ищет врагов внутри себя.

Если говорить об уровне заместителей председателя и руководителей структурных подразделений, то да. Но, конечно, речь не идет о рядовых сотрудниках, которые работают на земле

- Вы говорили, что все разговоры прослушиваютс я…

Это было, когда я там работал, не думаю, что что-то изменилось. Но это меня как раз не сильно смущало.

Кабинет - это служебное помещение. Лицо, которое там сидит, должно предполагать, что оно под контролем. Поступая на такую должность, человек должен быть готов к ограничениям.

Хотя, прослушивая служебные кабинеты, надо исходить из того, что следователи и работники аппарата - здравомыслящие люди, и если они даже не подозревают, что за ними следят, вряд ли они будут заниматься в кабинетах чем-то противозаконным.

Меня куда больше удивляло, что в СК все, даже небольшие руководители, назначаются по срочным контрактам. Почему? Ведь если человек не выполняет свои обязанности, не соответствует занимаемой должности, то есть процедуры, чтобы его уволить. А когда контракт можно без объяснения причин через год не продлить, получается, что над тобой висит топорик. В судах, например, отказались от таких топориков и перестали назначать людей на три года, а стали назначать пожизненно, кроме председателей.

- После ареста вы с Бастрыкиным общались?

Последний раз я его видел в суде, когда он сказал, что меня подвели мои частые походы в московские рестораны. Тогда даже в газетах написали, что приход Бастрыкина на суд к Довгию равносилен приходу Берии на суд… к Ежову, например. Это было процессуальное нарушение, он не говорил по делу, а рассказывал про мою личность. А потом присяжные писали - нам со слов прокурора стало известно, что Довгий за вечер только вина выпивал на четыре тысячи евро. А они и представить не могли себе такую сумму.

Кстати, присяжные меня бы оправдали, если бы на них не было давления со стороны прокурора, суда и оперативников. Одну женщину, которая явно была на моей стороне, в день вердикта просто не пустили в суд. Ей облили лестницу сверху донизу белой краской, она застряла в лифте на полчаса. Когда вышла, обнаружила, что ей прокололи шины. Она вызвала такси, но их задержали на посту ДПС: якобы по подозрению, что машина в угоне. Ее голоса не хватило, чтобы вынести оправдательный приговор. А обвинитель трясла перед присяжными фотографиями из интернета каких-то замков в Альпах и уверяла их, что это мои. Я попросил показать правоустанавливающие документы, что она сделать не смогла.

- В какой стране замки?

Кажется, в Австрии. Судья, конечно, одернул обвинителя, но потом они - как я полагаю, не без ведома судьи - разложили эти фотографии в совещательной комнате. А с Бастрыкиным мы должны были встретиться в прошлом году на похоронах общего товарища, но судьба решила иначе: я понял, что опаздываю, и не поехал. А потом мне сказали, как хорошо, что ты не приехал, а то мог бы случиться скандал.

- После освобождения интервью с вами вышли только в оппозиционных СМИ. Наверное, и бывшее начальство записало вас в пятую колонну. А у вас не было желания податься в правозащитники?

Это слово ругательное, попрошу его ко мне не применять. Мне кажется, что у нас понимают правозащитника как человека, который противостоит каким-то общепринятым ценностям. Я просто защитник и помогаю в судах людям.

- У вас несколько дикое представление о правозащите. Вы бы могли наладить диалог…

А кто там есть достойный, чтобы с ним говорить? Этодеструктивная секта.

Многие бы, наверное, хотели, чтобы я выступил механизмом разрушения. Но зачем же я буду гадить детищу, которое сам создавал, как бы я ни относился к Бастрыкину.

Да, когда я освободился, много народа набежало, либералы и всякие псевдолибералы. Они считали, что могут использовать меня как жупел, что я буду идти и все на своем пути крушить, кричать, какие кругом негодяи работают, что все прогнило. Но это абсолютно анархистский подход: все разрушить, а потом ничего не создать.

Народ у нас, конечно, странный. Когда ничего не происходит, он считает, что это потворствует коррупции, а когда задерживают министра, значит пускают пыль в глаза. Но нельзя идти на поводу у толпы. Даже если у нас полстраны сидело или будет сидеть, другая все равно будет кричать: давайте больше, давайте жестче!Когда идет дискуссия о смертной казни, то большинство требует ее вернуть - и только профессионалы противятся. Завтра скажи, что распнут кого-либо на Дворцовой площади, и массы будут только за!

Интервью Довгия Хинштейну

Оригинал этого материала
© "Московский комсомолец" , 30.05.2008, Молчание было довгим. Опальный следователь СКП наконец заговорил

Александр Хинштейн

Возбужденное неделю назад уголовное дело о попытке дачи взятки, главным фигурантом которого является Довгий, стало последней каплей.

Справка "МК"
Довгий Дмитрий Павлович. Родился в 1966 г. в Ленинграде. Окончил юридический факультет ЛГУ. В 1988-1990 гг. проходил срочную службу следователем военной прокуратуры. В 1991-1997 гг. - судья в районных судах Санкт-Петербурга. В 1997-2000 гг. - заместитель начальника управления юстиции Ленинградской области. В 2001-2006 гг. - начальник отдела Управления Минюста России по СЗФО. В 2006 г. - начальник отдела ГУ МВД России по ЦФО, затем - помощник по особым поручениям заместителя Генерального прокурора А.И.Бастрыкина. В сентябре 2007 г. назначен начальником Главного следственного управления Следственного комитета при прокуратуре. 20 марта 2008 г. был отстранен от занимаемой должности в связи с обвинениями в коррупции, а 21 апреля уволен из СКП. Государственный советник юстиции 3-го класса.

- Дмитрий Павлович, главный вопрос, на который до сих пор нет ответа: за что вас все-таки уволили?

- Ответа у меня тоже нет. Есть только разные версии.

- Ну, например?

- Для этого надо понять историю моих отношений с Александром Ивановичем (Бастрыкиным, председателем СКП. - А.Х.). Я работал под его началом с 2001 года; сначала в юстиции, потом в МВД, затем в Генпрокуратуре. Когда Бастрыкин возглавил Следственный комитет, именно он пробил мое назначение на ГСУ: это ключевое подразделение ведомства. То есть отношения были самыми доверительными, я искренне считал себя человеком Александра Ивановича и членом команды. В январе, ко Дню прокуратуры, мне дали генерала; это что-то да значит.

Понятно, что не всем это нравилось; близость к телу всегда служит поводом для аппаратных интриг. В частности, я знаю, что крайне настороженно ко мне относился Владимир Максименко (начальник Управления собственной безопасности СКП. - А.Х.), играющий сегодня определяющую роль в системе. Была ревность и со стороны других коллег. Я ведь не вступал ни в какие альянсы, союзы, ориентировался исключительно на председателя. Не исключаю, что поэтому меня решили отодвинуть. Но просто так сделать это было невозможно; Бастрыкин мне доверял. Выход оставался один: скомпрометировать.

- Когда вы почувствовали изменение отношения к себе?

- Какого-то похолодания я не ощущал до последнего дня, хотя определенные рабочие конфликты у нас с Бастрыкиным периодически и возникали. Когда он меня назначал, то считал, вероятно, что я буду выполнять любые его команды.

- А разве не так? Как же дела Бульбова, Сторчака?

- Отчасти вы правы; поначалу все так и было. Он приказывал, мы возбуждали дела или прекращали, не задавая лишних вопросов. Но через пару месяцев я начал понимать, что движемся мы куда-то не туда. Все разговоры о независимости следствия по сути остались пустой декларацией. Всю политику СКП начали определять спецслужбы, поступавшие от них оперативные материалы воспринимались Бастрыкиным как истина в последней инстанции. Кстати, многие из них передавались за стенами комитета; Бастрыкин был уверен, что все помещения на Техническом (штаб-квартира СКП. - А.Х.) прослушиваются прокуратурой…

- Итак, поначалу вы слепо выполняли команды Бастрыкина. А что потом?

- Потом я стал осознавать, что становлюсь заложником чужих игр. Большинство процессуальных решений принимались мной; подписи же Александра Ивановича почти нигде не стояло. Кто будет завтра за все отвечать? Я?
Первый звонок прозвучал как раз из-за Сторчака. Бастрыкин вызвал меня, приказал возбудить дело по хищению кувейтского долга. Я изучил материалы, доложил: состава нет. “Посмотрите снова!” Несколько раз следователи выносили постановление об отказе, но Бастрыкин требовал “возбудиться” любой ценой. В конечном счете я выполнил его указание, но Генпрокуратура постановление о возбуждении тут же отменила. Совершенно, замечу, законно.
Потом трения возникли по делу о покушении на генерала МВД Аулова (ныне - начальник Главка МВД по ЦФО. - А.Х.); у нас возникли серьезные сомнения в обоснованности самого покушения. Все было очень похоже на инсценировку. К тому же в материалах имелись нелицеприятные для Аулова данные о его связях с криминальными группировками Питера. Но поскольку Аулов - близкий друг Бастрыкина, мне было приказано отправить дело для дальнейшего расследования в Санкт-Петербург, где его благополучно надлежало похоронить. Я попытался возразить…

- Не могу не спросить вас и о подоплеке другого громкого дела: сотрудников наркоконтроля во главе с генералом Бульбовым?

- Сразу после создания СКП, в сентябре, Бастрыкин передал мне оперативные материалы в отношении Бульбова и его коллег и приказал возбудить дело. Никакой конкретики в этих материалах не было, но отказаться я по понятным причинам не мог. Начали думать, как быть. Возбудить сразу? Было очевидно, что Генпрокуратура такое постановление тут же отменит. Нужно было как-то обойти “прокурорское око”.

- С чем была связана такая рьяность?

- Этого мне никто не объяснял; теперь, проанализировав всю ситуацию, могу только предположить. Бульбов ведь вел оперативное сопровождение дел “Трех китов” и китайской контрабанды и в своей работе зашел слишком далеко. Не случайно сразу после создания СКП от оперативного сопровождения этих дел ФСКН отстранили. Следователя Наседкина, который расследовал контрабандное дело, в СКП не взяли. Хотели отстранить и следователя Лоскутова, в производстве у которого находились “Три кита”, но в последний момент не решились, Лоскутов ведь был поставлен лично Путиным.

- Тем не менее в итоге Лоскутова от дела тоже отвели?

- Да, но уже в марте. Сделано это было по личному указанию Бастрыкина. На мои вопросы, а как посмотрит на это президент, Александр Иванович очень жестко сказал, что Лоскутов вообще спивается, толку от него нет, а с президентом он все уже решил. На самом деле подоплека, конечно, заключалась в другом: Лоскутов действовал слишком независимо и потому был опасен.

- Бастрыкину?

- Его, скажем так, друзьям и соратникам. И не один только Лоскутов. Когда Следственный комитет создавался, примерно 1/5 всех прежних “важняков” не были взяты на работу. Отсевом занималось наше УСБ. Я пытался добиться от начальника УСБ Максименко внятных объяснений; смена следователей, особенно по делам, почти доведенным до конца, чревата потерей качества и темпов, но он всякий раз отговаривался наличием неких “оперативных материалов”. Сами материалы мне, естественно, показаны не были…

- Как вы узнали о собственном отстранении?

- 20 марта Бастрыкин вызвал меня и объявил, что отстраняет от работы. Никаких аргументов он не приводил, сказал лишь, что поступили рапорты следователей, в которых меня обвиняют в коррупции . На все мои возражения заявил: пусть разбирается проверка.

- Какие претензии предъявлялись к вам в этих рапортах?

- Они достаточно уже известны, поскольку не раз фигурировали в прессе. Якобы я получил взятки за развал двух уголовных дел: в первом случае - полтора миллиона долларов, во втором - два миллиона евро. Бред полный!

- Что с этими делами сейчас?

- Расследуются, как и прежде… Месяц велась проверка. Никто особо и не скрывал, что главная ее цель - подвести меня под увольнение. Проверяющие так прямо и говорили: есть приказ. И хотя ни одного факта не подтвердилось, меня все равно уволили. Демонстративно: в день моего рождения.

- Вы пробовали объясниться с Бастрыкиным?

- Неоднократно. Звонил ему, пытался встретиться. Тщетно. Мне кажется, Александр Иванович просто боится посмотреть мне в глаза.

- Извините, но я все-таки никак не возьму в толк. Вы были его доверенным лицом. Какие же аргументы должны были быть приведены Бастрыкину, чтобы он вот так безропотно вышвырнул своего верного помощника взашей?

- Я бы тоже очень хотел это узнать. Думаю, была сработана какая-то профессиональная провокация. А учитывая появившееся уже у Бастрыкина раздражение на меня, зерна легли на благодатную почву…
Сильно сомневаюсь, чтобы кадровые прокурорские следователи могли выступить с подобными обвинениями в адрес своего начальника по собственной инициативе. Скорее всего, им настоятельно это “порекомендовали” сделать. Поскольку мое место занял сейчас первый зам. начальника УСБ Сергей Маркелов, выводы напрашиваются сами собой.

- От многих сотрудников СКП я слышал, что УСБ набрало сегодня огромную силу; здесь определяют все кадровые решения, чуть ли не прослушивают даже кабинеты?

- Так и есть. Регулярно досматриваются сейфы, служебные кабинеты следователей. Люди боятся говорить друг с другом в кабинетах; скажешь что-то лишнее, а завтра тебя уже вызывают на ковер. Знаю доподлинно, что все мои телефонные разговоры тоже прослушиваются. УСБ профилактирует сотрудников, с которыми я продолжаю поддерживать отношения. Короче, 1937 год - в натуральную величину.

- Не обижайтесь, но ведь и вы приложили к этому свою руку?

- Все мы крепки задним умом. Сейчас-то, уже на собственном горьком опыте, я понимаю, какая мина была заложена при проведении прокурорской реформы. Да, разделение следствия и надзора за ним - необходимо. Однако под этим благим лозунгом прокуратуру лишили практически всех реальных полномочий. Прокурор сегодня не может ни возбудить уголовное дело, ни отменить процессуальное решение следователя, даже если оно откровенно незаконно.

Скандал с начальником Главного следственного управления Следственного комитета при прокуратуре России Дмитрием Довгим не сходит с газетных полос. Подчиненные обвинили его во взятках почти на 3 млн евро . На время, пока выясняется, правда это или навет, Довгий отстранен от работы.

"Известия" ни в коей мере не хотят вмешиваться в это расследование. Но за несколько дней до отстранения Довгого наш обозреватель Владимир Перекрест взял интервью у начальника ГСУ. И представлен он был нам как официальное лицо, с которым мы могли поговорить о ходе расследования громких дел, причинах коррупции. О том, каким должен быть настоящий следователь.

Сейчас Довгий не доступен и обсудить с ним окончательный текст (как это принято в редакции "Известий") мы не смогли. Но у нас есть диктофонная запись этой беседы. Разумеется, в текст не попали те ее места, которые Довгий снабжал комментарием "только это не для печати, а для вашего понимания". А именно сведения, которые, как нам представляется, могли бы повредить расследованию.

"Хороший следователь - это штучный товар"

вопрос: Какими делами занимается ваше управление, какие требования предъявляются к его сотрудникам?

Ответ: Мы расследуем особо сложные дела об убийствах, дела о терроризме, связанные с покушением на большое количество граждан, дела экономической и коррупционной направленности. Сегодня у нас в производстве 133 уголовных дела, по которым арестовано 154 человека. На каждого следователя приходится около 3 уголовных дел. Всего следователей у нас 58, а по штату должно быть 120, постепенно набираем. Хороший следователь - это штучный товар. Ведь работа следователя очень непростая, на нем лежит большая ответственность: надо и не привлечь невиновного и не допустить, чтобы виновный ушел от ответственности. Это кропотливая работа. Если оперативника, как говорится, ноги кормят, то следователя кормят лист бумаги, ручка и его умозаключения. У нас серьезный отбор, претенденты сначала стажируются, их проверяет служба собственной безопасности. Как правило, в последнее время берем следователей, которые длительное время работают у нас в составе следственных групп. Так мы можем их лучше понять, что они собой представляют. Берем сотрудников и из Следственного комитета при МВД. Они очень хорошо расследуют экономические дела. С моей точки зрения, такие дела доказываются гораздо сложнее, чем преступления против личности. Они сложнее с точки зрения доказывания корыстного умысла. В преступные группы вовлечено большее количество людей, они хорошо организованы, больше латентности в этих преступлениях. Я бы сюда отнес и контрабандные дела...

Охота на "Китов" продолжается

в: Вроде "Трех китов"?

О: В том числе. Расследование этого дела продолжается. За рамками той группы, в отношении которой дело направлено в суд, остались, в частности, должностные лица. Мы будем расследовать деятельность таможенных органов. Исследуем тот этап, когда товары поступали на территорию Российской Федерации. Эта часть расследования только началась. К сожалению, группой под руководством следователя Лоскутова никакого расследования в этой части не велось, поэтому сейчас он передает дело другому следователю, Сергею Диптицкому.

в: А что будет с Владимиром Лоскутовым?

О: Он повышен - назначен заместителем руководителя следственного управления по Ленинградской области. После передачи дела поедет к месту службы. Это может произойти, думаю, в течение двух недель.

в: К "мебельному делу", похоже, имеют отношение не только таможенники, но и сотрудники других ведомств - Генпрокуратуры, ФСБ, ФСКН...

О: Единственное, что я могу обещать: все обстоятельства, связанные непосредственно с данным делом, будут расследованы в полном объеме. В отношении всех должностных лиц, которые оказывались в той или иной степени причастны, будет решаться вопрос об их уголовной ответственности. Пока не буду обозначать те ведомства, где они работали.

в: Вопрос о другом знаменитом деле - "китайской контрабанде".

О: По делу привлечено к ответственности свыше 40 человек. Ряд из них находятся в международном розыске. Под стражей содержатся 15 человек. Ни представителей ФСБ, ни представителей ФСКН среди них нет. Окончить дело планируем в июне.

Кого прослушивал генерал Бульбов

в: Сейчас много говорят о невиновности генерала ФСКН Александра Бульбова, о том, что его арест - это месть за активное участие в раскрытии дела "Трех китов". Вы что скажете по этому поводу?

О: Бульбов арестован по своему собственному делу - получение взяток за организацию и проведение незаконного прослушивания телефонных переговоров должностных лиц, коммерсантов и частных лиц. Это дело никак не связано ни с "Тремя китами" , ни с китайскими товарами. В силу должностного положения ему приходилось заниматься оперативным сопровождением дел, в том числе и тех, о которых вы говорили. Поэтому сейчас он пытается привлечь внимание общественности, сослаться на то, что привлечение к уголовной ответственности - это месть за якобы его какую-то, скажем так, положительную деятельность по расследованию тех дел. Однако это абсолютно не соответствует действительности. Какой-то весомой роли Бульбова в расследовании тех дел не усматривается. Даже если кто-то и захотел бы отомстить, то там не за что, скажем так. Проще всего с больной головы валить на здоровую. Что именитые фигуранты и пытаются делать. Бульбову предъявлено обвинение по конкретным статьям. Проведение им с использованием служебного положения прослушивания телефонных переговоров и получение за это незаконного денежного вознаграждения в виде взяток, а также продажа этой информации - с нашей точки зрения и с точки зрения закона, это уголовно наказуемое деяние, за которое он, собственно, и привлечен к ответственности.

в: А кого конкретно он прослушивал?

О: Высокопоставленных должностных лиц - замминистров и других очень серьезных руководителей. В каких целях и как он использовал эту информацию, пока говорить рано. Вообще, это у нас не первое такое дело. Два месяца назад присяжные в Мосгорсуде оправдали работников милиции, которые занимались незаконной прослушкой. Только сейчас стало понятно, что все они сделали с помощью Александра Орлова (бывший советник главы МВД Рушайло, он фигурирует в деле "Трех китов". - "Известия") и Михаила Яныкина (замначальника Управления специальных технических мероприятий ГУВД Москвы. - "Известия"). Приговор обжалован в Верховном суде, и, когда его отменят, будем дальше искать доказательства. Этот бизнес приносит большие доходы тем, кто может прослушивать. Защитники Бульбова, пытаясь опровергнуть следствие, говорят: зачем, мол, ему обращаться в милицию за прослушиванием, если он обладал подобными полномочиями в своем ведомстве? Был смысл. В милиции ежедневно ставятся сотни телефонов на прослушку. Скрыть там три-пять номеров под определенные цели гораздо проще, чем там, где такие оперативные мероприятия наперечет. Дело было поставлено на поток.

"Невский экспресс" и другие громкие дела

в: Хотелось бы спросить о других громких делах. Например, о подрыве "Невского экспресса".

О: Буквально на днях состоялось совещание, посвященное этому делу. Заслушаны наше управление, сотрудники, осуществляющие оперативное сопровождение, - это центральный аппарат ФСБ и МВД и их региональные управления по Новгородской области. Думаю, мы на правильном пути. Из многих первоначальных версий осталась одна - это диверсионно-террористический акт. Задержаны трое уроженцев Ингушетии - братья Сидриевы и Саламбек Завгиев. Люди известные в Ингушетии. C очень большими трудностями их удалось задержать и вывезти за территорию республики. Было активное противодействие следствию - им пытались создавать ложное алиби. К тому же выяснилось, что они причастны к совершению разбойных нападений на владельцев дорогих автомобилей в других регионах. Машины похищались, вывозились в Ингушетию и там продавались. Еще несколько человек в розыске, в том числе и главный подозреваемый. Его ФСБ уже четыре года ловит, на его счету несколько диверсионных актов.

в: Эта диверсия была направлена против кого-то конкретно?

О: Нет, это был акт устрашения. Хотели показать, что даже в таком, казалось бы, тихом месте, как Новгородская область, даже там взрывают, что добрались и туда. Чтобы люди жили с опаской...

в: А как продвигается расследование убийства Анны Политковской?

О: Нами установлены участники этого преступления. Связано оно с ее профессиональной деятельностью. Цель - как устранение собственно Политковской, так и подрыв доверия к правоохранительным органам. Организаторы хотели показать, что у нас средь бела дня могут убивать известных людей, что правоохранительные органы якобы не в состоянии раскрывать такие дела. МВД и мы опровергли это. В розыске находится исполнитель, но мы убеждены, что в кратчайшее время его поймаем. А все пособники - кто привозил исполнителя на место преступления, отслеживал ее пути, предоставлял информацию - все эти лица находятся под стражей.

в: А кто заказчик?

О: Глубочайшее наше убеждение, что это Борис Абрамович Березовский - через Хож-Ахмеда Нухаева. На тот момент ему было выгодно поступить именно так. Убийство связано не с ее статьями, а с ее личностью. Вот она такая яркая, находится в оппозиции к действующей власти, встречалась с Березовским - вот ее и убили. Не верили, что мы так достаточно быстро раскроем это преступление. Вот еще информация по Березовскому. Наше управление возбудило уголовное дело в отношении Березовского по статье 306 часть 3, который совершил заведомо ложный донос в правоохранительные органы Великобритании о том, что якобы на него неоднократно готовились и совершались покушения. Сделал он это с целью незаконного получения политического убежища в этой стране.

в: А на кого он доносил?

О: Пока без комментариев - на лиц из своего окружения, из тех, кто проживает в Великобритании. О том, что якобы это агенты российских спецслужб.

в: Эти люди связаны с делом Литвиненко?

о: Часть связана, часть нет.

в: А в деле об отравлении Литвиненко есть какие-то сдвиги?

О: Расследование продолжается. Но мы можем предъявить обоснованные претензии к нашим зарубежным партнерам, поскольку не выполняются наши отдельные поручения ни в Великобритании, ни в Германии, с которой у нас, в общем, хорошие партнерские отношения.

в: А что с делом об убийстве прокурора Саратовской области Григорьева?

О: Мы считаем, что преступление раскрыто. Арестованы четверо человек, от исполнителей до организаторов, им предъявлены обвинения. Один из пособников преступления, его фамилия Манбетов, был объявлен в розыск и обнаружен в Пензенской области. Но покончил жизнь самоубийством. Говорят, что он и раньше выказывал суицидальные намерения, но мы проводим проверку, не подтолкнул ли его к этому шагу кто-то из других лиц, имеющих отношение к преступлению. Если говорить о мотивах убийства, то пока можно сказать только, что эти лица были недовольны служебной деятельностью прокурора. Кстати, это очень показательное дело, как и дело об убийстве заместителя председателя Центробанка Андрея Козлова . Нечасто так бывает, но в этих делах была установлена абсолютно вся цепочка - от исполнителя до заказчика. И практически все задержаны или привлечены к ответственности.

Рецепт от коррупции

в: Ваше управление занимается и расследованием коррупционных преступлений. В чем трудность таких дел?

О: Конечно, арестовывать высокопоставленного человека, например, генерала, без сомнения, тяжело с моральной точки зрения. Человек имеет награды, заслуги перед Родиной. С другой стороны, если лица задержаны с поличным, например, при взятке, то и трудности нет никакой. Таких дел довольно много.

в: Есть ли уровень должностей, выше которых вам не дают расследовать?

О: Сказать, чтобы кто-то оказывал сильное давление, говорил, что вы того можете привлекать, а этого нет, такого, слава богу, нет. На замминистра финансов Сторчака ведем дело, на начальника департамента ФСКН Бульбова. Какой вам еще выше уровень нужен?

в: У вас есть рецепт, как победить коррупцию?

О: Я считаю, что должны быть не только запретительные, но и стимулирующие меры антикоррупционного поведения. Человеку должно быть выгодно себя вести антикоррупционно не только из-за страха попасть в тюрьму. Он должен понимать, чего он лишится вообще в жизни. Например, большинство милиционеров у нас получают по 6-8 тысяч рублей. Ну как можно предъявить к такому человеку, которому нужно содержать семью, какие-то требования? Понятно, что с точки зрения закона, когда мы его поймаем за взятку, мы его будем судить, но с моральной точки зрения достаточно трудно сказать ему: что ж ты делаешь? Чего тебе не хватало? Он скажет - чего: мне семью не на что содержать. Я понимаю, почему за границей коррупции меньше. Например, Литва. Там резко подняли зарплату работникам правоохранительных органов. У рядовых полицейских офицеров она порядка 3 тысяч евро, у высокопоставленных - 5 тысяч. А прожить там замечательнейшим образом можно на 600-800 евро в месяц. Поэтому никто не подумает о взятке. Еще там действует система социальных гарантий. Полицейскому дают беспроцентный кредит на автомобиль, на дом. 20 лет отслужит - ему они автоматически списываются. Я это к тому, что и нам нужны такие стимулы. И мне очень понравилось, кстати, что Дмитрий Анатольевич Медведев тоже про это говорит. Карательные меры в какой-то степени решают проблему, но далеко не в той, в какой она должна решаться.

в: Сейчас обсуждается законопроект о том, чтобы высокопоставленных чиновников или работников правоохранительных органов перед назначением на должность проверять на детекторе лжи. Как вы к этому относитесь?

О: Детектор - не панацея. Конечно, должно быть психологическое тестирование претендентов на высокие должности в правоохранительных и других контролирующих органах. Надо понимать мотивацию человека, почему он идет на ту или иную должность. А уж какие способы для этого использовать: полиграфы, тесты или другие способы, наверное, на это психологи должны ответить. Ну и важно, кто будет тестировать. Можно любую хорошую вещь загубить, если, например, сам преступник будет проводить тестирование, коррумпирован он или его родственник или нет.

О Генпрокуратуре и о себе

в: Как у вас строятся отношения с Генпрокуратурой?

О: Дело в том, что я был одним из соавторов нововведений в УПК о разделении надзора и следствия (после чего был создан Следственный комитет. - "Известия"). Участвовал в их обсуждении в Госдуме и в Совете федерации. Видел, как нелегко они проходили, как было много споров. Но в итоге пришли к такому мнению, что, конечно, это правильная идея. Я думаю, что, в общем-то, мы находимся в партнерских отношениях с прокуратурой. Есть в Генпрокуратуре Управление по надзору, которое надзирает именно за Главным следственным управлением. Все обвинительные заключения, которые были направлены туда, были утверждены, свыше 40 дел направлены в суды. Это очень большое количество, больше, чем за аналогичный период прошлого года направило Управление по расследованию особо важных дел Генпрокуратуры. Поэтому, в общем-то, нельзя нас упрекнуть в том, что мы плохо работаем. Конечно, определенные ошибки у нас есть. И когда нам прокуратура на них указывает, мы их исправляем. А когда мы не согласны, то отстаиваем свою точку зрения. Это нормально: где два юриста, там три мнения. Главное, чтобы это не влияло на общие итоги работы. Для нас показатель - направление дел в суд. Поскольку прокуратура все дела, все обвинительные заключения нам утверждает, значит, видно, что, в общем, брака в нашей работе нет.

в: Дмитрий Павлович, расскажите о себе.

О: Я кандидат юридических наук, стаж правоохранительной работы 20 лет. Работал следователем, шесть лет судьей в Петербурге. Много лет проработал в Минюсте - был замначальника Управления юстиции Ленинградской области. Потом работал шесть лет в Федеральном управлении Минюста по Северо-Западному округу начальником отдела. В Москве с июля 2006 года. Работал вначале в Главном управлении МВД по Центральному федеральному округу начальником отдела, когда Александр Иванович (Бастрыкин, глава Следственного комитета при прокуратуре. - "Известия") его возглавлял. Потом работал его помощником по особым поручениям, когда он был заместителем генерального прокурора. И вот с 7 сентября - в Главном следственном управлении.

P.S. Расследование, которое проводится в отношении Дмитрия Довгия, чрезвычайно важно. Его итоги либо подтвердят взятку в 3 млн евро, либо опровергнут. И тогда станет понятно, какими глазами читать это интервью.

Владимир Перекрест

20 января условно-досрочно вышел из колонии экс-начальник Главного следственного управления СК РФ Дмитрий Довгий, осужденный за взятку и превышение должностных полномочий на 9 лет. Довгий рассказал Открытой России о том, как он хотел отменить арест Василию Алексаняну, зачем нужно заставить судей писать приговоры от руки, как он помогал в колонии другим осужденным и поделился своими философскими взглядами.

— Когда вы были начальником Главного следственного управления Следственного комитета РФ, в вашем ведении находилось уголовное дело Василия Алексаняна. Правда ли, что вы собирались изменить ему меру пресечения и отпустить его из-под стражи под залог?

— Когда 7 сентября 2007 года был образован Следственный комитет России, по делу Алексаняна уже было закончено предварительное следствие. Началось ознакомление с материалами уголовного дела. Я как руководитель Главного следственного управления дал следователю Логинову, который вел это дело, согласие о решении вопроса о мере пресечения в отношении Алексаняна. В октябре 2007 года к нам поступила копия решения Европейского суда по правам человека в отношении Алексаняна. Там говорилось, что его содержание под стражей незаконно в связи с тяжелой стадией его болезни. Кроме того, следователь мне докладывал, что Алексанян из-за своего тяжелого состояния здоровья может знакомиться только с ограниченным количеством материалов своего уголовного дела, и о том, что к нему поступило ходатайство адвоката об освобождении Алексаняна под залог.

Следователь с моего согласия обратился в Басманный суд. Представители Генпрокуратуры сначала также были согласны с нашим решением. Суд отказал в изменении меры пресечения. Мне позвонила председатель Басманного суда — судья Солопова. Она сказала, что суды не должны принимать такие решения, что мы сами вправе изменить меру пресечения на залог. Я ей ответил, что она неправильно толкует закон, что это — чисто прерогатива суда. Если я превышу свои полномочия, то в действиях следователя и в моих будет усматриваться состав 268 статьи УПК («превышение должностных полномочий»). Потом выяснились подробности:

оказалось, что в суде прокуратура отказалась поддерживать ходатайство, а со слов следователя мне стало известно, что прокуратура была согласна на изменение меры пресечения на залог, но только в том случае, если Алексанян даст признательные показания в отношении себя и других фигурантов этого дела.

Василий Алексанян, 2008 год. Фото: Александр Неменов / AFP

Я же считал, что Алексаняна можно было выпустить под залог. Это был мой первый конфликт с Александром Ивановичем Бастрыкиным. Выступая в суде по моему делу, он, кстати, говорил, что первый раз был недоволен мной по работе, когда я согласовал решение следователя Логинова об изменении меры пресечения Алексаняну на денежный залог.

— Возбуждение против вас уголовного дела и арест в 2008 году был одним из первых арестов следователя такого высокого ранга в России. Как вы сами отнеслись к тому, что теперь не вы решаете вопрос о мере пресечения, а его решают в отношении вас?

— Когда я сам оказался в клетке в Басманном суде, то к судьям относился положительно и думал, что они во всем разберутся. Мой адвокат считал, что я идеалист. А я думал, что на стадии Басманного суда разберутся.

Но судья Елена Ярлыкова, которая выносила решение о моем аресте, не разобралась. Потом я верил Московскому городскому суду, думал: там уж точно разберутся. Но там следующие решения в отношении меня были проштампованы. Поэтому я считаю, что очень правильно, что в среде осужденных Мосгорсуд называют «Мосгорштампом». Более того, были прямо курьезные ситуации: во время заседаний по рассмотрению моих кассационных жалоб на меру пресечения судьи просто спали, никого и ничего не слушали.

Было понятно, что решение ими вынесено еще до начала судебного заседания.

Когда в Московском городском суде судья Дмитрий Фомин стал рассматривать мое дело по существу, он был вежлив и внимателен. Я рассчитывал, что он разберется. Но по мере представления прокурором доказательств, когда судья стал отказывать во всех ходатайствах со стороны защиты и удовлетворять все ходатайства со стороны прокуратуры, отказывал нам в приобщении к делу тех доказательств, которые имели отношение к делу, и в то же время приобщал доказательства, которые не имели никакого отношения к делу, стало понятно, что судья Фомин находится на стороне обвинения.

А спустя несколько месяцев после провозглашения в отношении меня приговора судья Фомин занял должность заместителя председателя Московского городского суда. Следователи, которые расследовали мое дело, которые за год до этого были младшими советниками юстиции, после вынесенного мне приговора досрочно получили классные чины старших советников юстиции. Такой же классный чин получила и прокурор Мария Семененко, которая поддерживала обвинение по моему делу.

— Оказавшись в шкуре обвиняемого, потом осужденного, на какие недостатки в работе судей вы обратили внимание как бывший судья (в 1991-1997 годах Дмитрий Довгий работал народным судьей Пушкинского и Приморского районных судов Санкт-Петербурга. — Открытая Россия) ?

— Для начала я бы хотел сказать о положительном. Из тех дел, которые я читал, находясь в заключении, я достаточно много видел дел из дальних регионов, из отдаленных судов, где эти дела были рассмотрены. По протоколам судебных заседаний и по приговорам, которые я мог изучить, видно, что дела, как правило, рассмотрены полно, всесторонне и объективно. Речь о делах, которые являются рядовыми, не имеют большой общественной значимости. Что меня удивляет, в других регионах судьи гораздо грамотнее, толковее, справедливее и объективнее судей московских. Они читают законодательство, они руководствуются заседаниями пленумов. В этом плане я с очень хорошей стороны могу отметить Верховный суд Республики Мордовия, который пишет очень грамотно и постановления, и приговоры, очень объективно относится к рассмотрению как уголовных дел, так и материалов, например, по условно-досрочному освобождению, — то есть аргументированно.

Здание Верховного суда республики Мордовия. Фото: a.shemetov2010

Какие недостатки? Судьи разучились сами писать приговоры. Тут большой вред принесла компьютерная техника. Когда я работал судьей, судьи писали приговор либо от руки, чем занимался я, — перьевой ручкой, — либо печатали приговор на машинке. То есть тогда у судьи не было соблазна запихать дискету либо флешку в компьютер и полностью перепечатать в приговор текст обвинительного заключения, единственное — несколько подрихтовав его. Причем оставив приговор с теми же — как грамматическими, так и орфографическими — ошибками. Это мы часто видим не только по рядовым каким-то делам, но и по общественно значимым делам, которые гремят на всю страну. Конечно, такое недопустимо, и я считаю, что нужно подобный подход запретить.

—Как это можно запретить?

— Принять решение о том, что приговор должен быть изготовлен без использования компьютерной техники, от руки, например, — чтобы можно было идентифицировать данного судью.

— Ваше предложение довольно фантастично: писать приговоры от руки нереально.

— Вполне реально. Ведь дел у судей больше не стало. Сейчас больше судей, нагрузка судей меньше, чем была раньше.

Нужно научить судью работать творчески и мыслить. А сейчас, как правило, негатив в работе судей я вижу в том, что мыслить никто не хочет. Причем я не думаю, что по большинству дел или по каждому делу кто-то давит на судью, кто-то дает судьям какие-то указания, — судьи сами привыкли, что следствие всегда право. Ведь у многих судей сложилось мнение, — впрочем, так же, как и у прокурорских работников: «Если человек попал в тюрьму, значит, это не просто так, значит, там ему и место». Поэтому и существует обвинительный уклон, который, видно, сидит в генах. Особенно у тех людей, которые работают на подобных должностях. Конечно, от этого надо избавляться.

— Вы сидели в « VIP -тюрьме» — в СИЗО 99/1. Там в разное время были Владимир Барсуков-Кумарин, Сергей Магнитский, Алексей Френкель, Михаил Ходорковский. Что это за тюрьма?

— Это режимный изолятор. Там соблюдаются права заключенных, там вежливый персонал. В этом плане у меня каких-то претензий к сотрудникам изолятора не было. Единственное, что они нарушали — это раздельное содержание заключенных по разным статьям (статья 33 «Закона о содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых». — Открытая Россия). Они меня содержали вместе с людьми, в отношении которых приговоры вступили в законную силу, а я еще не был осужден. Это были люди, осужденные за множественные убийства.

— Почему вас помещали к таким осужденным?

— Я предполагаю, что это была попытка оказать на меня психологическое давление.

— Какого рода давление на вас оказывалось?

— Физического и психологического давления эти люди на меня не оказывали, не знаю уж, почему. Мне с ними сидеть было вполне комфортно. Надо сказать, что эти осужденные с тяжкими статьями оказали мне в тот момент определенную моральную поддержку: когда человек попадает с воли в тюрьму, у него происходит определенный душевный перелом.

— То есть тем людям, которые хотели оказать на вас психологическое давление, это не удалось?

— Да, не удалось. Наоборот, я больше закалился.

— Считается, что тюремный опыт — это потерянные годы, сломанная жизнь. Вы с этим согласны?

— Я считаю, что любой жизненный опыт для нормального человека является положительным, ведь все явления в нашей жизни не могут быть только с одним вектором направленности. То есть в каждом явлении, в каждом действии есть и положительное, и отрицательное. Я считаю, что тот опыт, который я приобрел в местах лишения свободы, для меня более положительный, нежели отрицательный. Для меня это был необычный опыт.

— Получается, что вы прожили несколько жизней?

— Да, я работал следователем, работал в милиции, судьей много лет, работал чиновником в Министерстве юстиции, работал в Следственном комитете. Теперь я посмотрел с другой стороны на ту же деятельность. Единственное, кем я никогда не работал, — адвокатом. Официально. Но и то: находясь в колонии, я оказывал юридическую помощь осужденным по другим делам, я практически выполнял адвокатские функции, потому что составлял осужденным жалобы по их делам. Достаточно большой процент жалоб, мной написанных, удовлетворялся судами — в основном судами Мордовии.

— То есть вы стали адвокатом осужденных?

— Да, я читал дела. Я видел, где действительно есть судебные ошибки, а где вынесено справедливое судебное решение. Я соглашался почитать дела у всех, кто ко мне обращался, и при изучении дел я говорил, буду ли я писать жалобу или нет. То есть консультировал, имеются ли какие-то законные основания для того, чтобы писать жалобу. Некоторые заключенные говорили мне: «Напиши хоть о чем-нибудь!» Но я профанацией никогда не занимался, поэтому я отказывался писать жалобу, когда не видел каких-то серьезных нарушений в деле.

— По вашим оценкам, сколько среди тех, с кем вы сталкивались за эти шесть с половиной лет, невиновных?

— Судебные ошибки, к сожалению, у нас допускаются очень часто в той или иной мере: это не значит, что все эти люди невиновны. Большинство людей виновны, но либо превышена квалификация статей, либо вменены дополнительно отягчающие обстоятельства, которые реально не доказаны, либо не учтены смягчающие обстоятельства, которые у людей реально присутствуют и которые предусмотрены Уголовным кодексом. У нас трудно пробиваемая судебная система: ты можешь писать сколько угодно жалоб, а суды делают вид, что не замечают этих нарушений.

Дмитрий Довгий. Фото: Вера Челищева / «Новая газета»

Когда я выявлял эти нарушения на стадии судебного надзора, то есть на стадии обжалования в Верховном суде, для меня было удивительно, что из Верховного суда приходили шаблонные ответы, что все якобы рассмотрено правильно в судах нижестоящих инстанций. Я сторонник выполнения закона на всех стадиях уголовного процесса, и если, согласно постановлению пленума Верховного суда, положено давать развернутые и мотивированные ответы, то они должны были быть. Но люди получали немотивированные ответы из Верховного суда.

— А ваше дело — тоже судебная ошибка? Или это пример фальсификации?

— Мое дело — это верх цинизма в области судебных ошибок. Но мое дело политизировано самой правоохранительной системой.

— Кроме вашего случая, когда в угоду политическим интересам или интересам сильных мира сего фабрикуется уголовное дело, существует много других подобных дел. Вы согласны, что существует большой поток таких дел?

— Конечно согласен.

— Вы не жалеете, что пошли на конфликт с руководством Следственного комитета, что написали письмо президенту Путину, дали интервью Александру Хинштейну, где говорили, что СК стал чуть ли не филиалом ФСБ? И, по сути, из-за этого провели шесть с половиной лет за решеткой.

— Я говорил о том, что оперативные материалы по уголовным делам принимаются без должной проверки следственным путем. Принимаются за объективную истину, а так быть не должно.

Я ни о чем не жалею, потому что если бы тогда я не отстаивал правоту своей позиции, то у меня случился бы внутренний конфликт с самим собой. Я бы тогда сломался как человек — если бы я продолжал такую деятельность. Я думаю, что тогда поступил правильно. Я выступал за правильное рассмотрение дел, — я просто по-другому не мог поступить в такой ситуации.

— Были ли среди ваших друзей и коллег люди, которые, когда против вас было заведено уголовное дело и вы были осуждены, испугались с вами общаться?

— Среди людей, которых я считал друзьями, к счастью, никто от мня не отвернулся, хотя среди них много действующих сотрудников различных правоохранительных органов. Среди тех, кто был просто знакомым и с кем я сталкивался по работе, были всякие, но нельзя же требовать от человека чего-то сверхъестественного. В условиях СИЗО я мог только писать письма, и, естественно, чтобы никого не подставлять, я старался минимизировать контакты. Контакты были только с самыми близкими людьми, которые хотели помочь моим родственникам в тот момент.

Потом, когда меня перевели в колонию-поселение, в пожарную часть, где установлен таксофон, где можно было звонить, очень много людей мне звонили и восстановили со мной приятельские связи. Многие помогали мне и моей семье.

— Что вы собираетесь делать после освобождения?

— Заниматься юридической деятельностью. Я себя считаю неплохим специалистом в области уголовного и процессуального права. Понятно, что, пока не снята судимость, я не могу работать адвокатом. Но я могу консультировать, я очень хорошо разобрался за эти годы в практике Европейского суда по правам человека, могу писать аргументированные жалобы со ссылкой на прецеденты Европейского суда.

Александр Бастрыкин и Юрий Чайка, 2011 год. Фото: Михаил Климентьев / AP / East News

— Планируете ли вы встретиться с Александром Бастрыкиным?

— Самому назначать такую встречу или просить о ней — такого намерения у меня нет. Но поскольку Ленинград — город маленький, и юридическая общественность так или иначе встречается на разных мероприятиях, я убежден в том, что такая встреча обязательно произойдет. Другое дело, что я инициировать ее, конечно, не буду.

Но отказываться от встречи, если она мне будет предложена, я тоже не стану.

— Какой вопрос вы бы хотели задать Бастрыкину?

— Я знаю: жизнь такая штука, что она всегда сводит именно тех людей, которые либо очень близки, либо разошлись и стали далеки. Поэтому, с философской точки зрения, я убежден, что жизнь нас опять столкнет друг с другом. А каким образом наши отношения будут развиваться — посмотрим. Я ни на кого не держу никакого зла. Поэтому жизнь все сама расставит на свои места.